«Дні що наближали перемогу»

 

 

После относительного майского затишья стали жестоко обстреливать Харьков. Бьют и ночью, и днем по жилым кварталам, остановкам городского транспорта, по садам, школам и ВУЗам. Люди практически не спят, отдыхают урывками между сиренами, в любой момент, ожидая вражеских прилетов. До двенадцати ночи спать никто не ложится – ожидают беснований одуревших братьев. Затем тревожный сон и снова утро, грозящее новыми сюрпризами.

В нашем доме стало больше жильцов – многие вернулись от тоски и безденежья. Доля переселенцев незавидная, никому на самом деле не нужна чужая беда.

У моего Петровича прибавилось забот. Вместе с нашей председательшей Машей они каждое утро инспектируют двор, подъезды, обходят жильцов, составляют и обновляют списки на гуманитарную помощь. Но главной гордостью домового актива является оборудованный подвал. Наш подвал не может считаться бомбоубежищем даже с большой натяжкой – по всей его середине проходят трубы, свободного места почти нет, но наши активисты провели освещение, воду, поставили лавки и даже установили унитаз. Вход в подвал один – в первом подъезде, поэтому решили организовать круглосуточное дежурство, чтобы всегда держать открытыми двери и в подъезд, и в  подвал.

После предрассветных обстрелов я встала с больной головой, как обычно медленно побрела на кухню и выглянула в окно. Петрович о чем-то разговаривал с нашим дворником Мишей, моя соседка Лена гуляла со своей трехлетней дочкой, стараясь держаться ближе к подъезду, стайка ребятни играла в блок-пост у первого подъезда, в котором находится наш подвал-укрытие. Петрович поддержал эту затею ребятни и попросил всех взрослых серьезно отнестись к детской игре и громко называть пароль «Паляниця».

Я всегда любила август, пахнущий спелыми яблоками и грушами, с большими полосатыми арбузами и сладкими дынями, с шумными школьными базарами и с той очаровательной суетой перед началом учебного года. С первого класса и по сегодняшний день 1 сентября был и остается особенным днем в моей жизни – сначала школа, затем институт, аспирантура, работа на кафедре нашего ВУЗа, защита диссертации, преподавательская работа…

Я опять выглянула в окно. Все спокойно, ребята играют, Лена с дочкой сидит на лавочке у подъезда. Сосед-студент Виталик с пятого этажа вывел на прогулку свою беременную жену Галю. Вспомнилось, как перед самым Новым годом Виталик привел в свою очень обеспеченную семью сокурсницу из общаги, как его мама Эллина Яковлевна сходила с ума от недовольства и долго не принимала невестку, но кроткая покорная Галя, безумно любящая Виталика, смогла заслужить ее расположения. Я наблюдала за будущими родителями, совсем еще детьми, но уже взявшими на себя ответственность за новую жизнь. Галя тяжело шла, опираясь на руку Виталика, они улыбались, строили планы на будущее, обсуждали имя для своего новорожденного ребенка…

Дети-войны, мне всегда казалось, что это словосочетание навсегда уйдет в историю лет через десять. Как я ошибалась. Вот сегодня осторожно играют у подъезда, сидят с мамами на лавочках, готовятся появиться на свет новое поколение детей войны, жестокой войны, которая убивает, калечит наше будущее. 

Я вспомнила визит министра МОН в прифронтовой Харьков и озвученные им  гениальные предложения и рекомендации начать учебный год в очном режиме при условии наличия убежищ в учебных заведениях. Хочется спросить чинушу: 

- Ты хоть знаешь, как ведут себя взрослые студенты в момент тревоги? Как они толпой несутся, сбивая всех на своем пути? А что говорить о малышах? Какой педагог сможет вывести детей за 5 минут в безопасное место? 5 минут, а есть только 2-3. А путь к учебному заведению? Кто ответит за убитых и искалеченных детей? Дядя, ты просто дурак! Да лучше пусть наши дети чего-то не доучат, но останутся живыми!

Пришел Петрович, поцеловал меня в щеку, погладил Лютика. Из-за ежедневных обстрелов Петрович постоянно ночует у меня. Старик притащил свой матрац и устроился у входной двери. Так мы и живем одной семьей – я, Петрович и Лютик. Петрович трогательно заботиться обо мне, оберегает меня от всех проблем, полностью взвалив на себя все домашние дела. А еще он безумно гордится мной, моей диссертацией, знанием иностранных языков, преподавательской работой. Вчера я слышала, как он хвастался бабушкам у подъезда: 

- Доча моя три языка знает в совершенстве. Статьи научные пишет, даже учебники…

Мне было смешно, но очень приятно. Я уже и сама поверила в наше с Петровичем родство.

Из кухни донесся необыкновенный аромат борща. Такой особенный борщ может варить только Петрович, заправляя его толченым салом с чесноком. Мы уселись обедать. Петрович, подкладывая мне сметаны, сказал: 

- Сейчас мы с Машей поедем оформлять обеды для одиноких пенсионеров, а затем к волонтерам и за инвентарем для дворника и уборщицы. На улицу не выходи, не скучай. Ждите меня с Лютиком к ужину.

Я слушала новости, понимая, что две-три недели Аристовича превращаются в затяжную войну, что нужно готовиться к холодной зиме и постоянным обстрелам. 

Я вдруг вспомнила, каким красивым и шумным был наш Харьков в день города – 23 Августа большой праздник для всех харьковчан. Город встречал гостей роскошными фонтанами, и цветочными композициями, прохладой парков и скверов, поражал своей чистотой и уютом. Наш Харьков – первая столица, город-герой, город-труженик, город родной и любимый навсегда!

На лестнице послышались шаги. Это соседи с третьего этажа опять идут ночевать в метро. Моя ровесница Лена, худенькая девушка  с большими серыми грустными глазами, ее трехлетняя дочка и очень полная мама с больными ногами. Они каждый вечер спускаются в метро, а утром возвращаются домой. Я сквозь штору наблюдаю за тем, как они с сумками идут по дорожке. Двор опустел, поднялся ветер и пошел дождь. Я с тревогой ждала Петровича и с еще большей тревогой ждала вражеского обстрела.

Петрович вернулся весь промокший, но радостный от того, что успел сделать столько нужных дел. Мы с Петровичем, как обычно, пили на кухне вечерний чай. Петрович пил чай с кизиловым вареньем, которое мне перед эвакуацией притащила моя подруга Люська, а я со сгущенным молоком из супермаркета. Окна в домах не светились, но я точно знала, что никто не спит – все ждут ночного обстрела. 

Петрович, посмотрев на часы, тихо сказал: 

- До одиннадцати еще полтора часа. Иди, поспи, дочка… 

Я сидела в нерешительности, борясь со страхом и с желанием вздремнуть. На улице было тихо, и только дождь мелкими каплями осыпал оконные стекла. 

Мне вдруг показалось, что все это дурной сон, что нет никакой войны, что, вот сейчас, по телевизору покажут фильм, и как всегда некстати, позвонит мне моя подруга Люська. И мне так захотелось мирной жизни, усталости после рабочего дня, беспечного щебета моей Люськи… Злость разрывала меня из нутрии. Ну, по какому праву какая-то мразь лишает меня моей обычной жизни, угрожает, разбивает мой город, терроризирует моих земляков, не дает спокойно жить моей стране… Я сжала кулак и стукнула по столу. Петрович вздрогнул и хотел что-то сказать, но тут оглушительно взвыла сирена и сразу же прогремел первый взрыв. 

Мы все – и я, и Петрович, и Лютик – помчались в коридор к несущей стенке. Грохотало очень близко, казалось, что наш дом с каждым ударом взлетает и опускается… 

Жестокий обстрел все никак не утихал. Очередной взрыв. Я почувствовала, как Петрович накрыл меня своим телом. Лютик мягким комком прижался к моим ногам. На улице завизжали сигнализациями машины, что-то грохотало и падало…

А когда все закончилось, на улице раздались чьи-то встревоженные крики, сирены скорой и спасателей.

Петрович осторожно высвободился от моих рук и тихо сказал: 

- Дочка, я выйду на улицу. Там точно нужна моя помощь. 

Я схватила старика за руку, но он погладил мою руку и вышел в ужасающую темноту улицы.

Мне было страшно. Сигнальные маяки скорой выхватывали подъезды нашего дома. Что там? Кто пострадал? В нашем доме живут только старики, женщины и дети… Я прильнула к оконному стеклу, нарушая все правила безопасности, пытаясь разглядеть в суетящейся человеческой массе Петровича. Мне казалось, что прошла вечность. 

Скорая с включенной сиреной понеслась по улице к проспекту. Петрович зашел мокрый и грязный, обняв меня за плечи, тихо сказал: 

- Не волнуйся, дочка. Забрали Галю. Начались роды. Иди, поспи. А завтра мы все пойдем и поможем Мише убрать наш двор. Там много чего наваляло.

Я не могла заснуть до самого рассвета, а когда задремала, услышала сквозь беспокойный сон какие-то странные звуки. Вскочила, подлетела к окну, у которого уже стоял Петрович. По улице прямо по лужам бежал наш сосед Виталик, кружась и подставляя счастливое лицо летнему дождю. Он размахивал руками, пел, кричал на весь двор: 

- Ура! У меня родилась ночью дочка! Дочка у меня родилась!

 По моим щекам катились слезы, да и Петрович смахнул навернувшуюся слезу. 

Мы стояли у окна и смотрели на счастливого молодого отца и понимали, что светлая радость, добро и сострадание непременно пересилят беспросветную тьму зависти и злости. 

Так было и так будет всегда!